Юрий
Линец,
ученик
1965–69 гг., 7–10 «Б» и
«В»
МАКЕЕВ
АЛЕКСЕЙ
ФИЛИППОВИЧ
или
физико-математическая
с
географическим
уклоном
Полвека
тому назад, в
сентябре 1965
года, мы, свеженабранный
7 "Б" физ-мат
школы N2 Октябрьского
р-на г. Москвы
вошли в
угловой кабинет
на четвертом
этаже нашей
(теперь уже и нашей!)
блочной
пятиэтажки –
кабинет
географии.
Наверное, у
нас уже был
классный час
с нашей
классной –
литератором,
наверное, уже
был первый
урок
математики,
но удивляться
тому, что во
«Второй» все
не так, как везде,
мы еще не
разучились (и
долго не
разучимся).
Нас встретил
географ –
Алексей Филиппович.
Сейчас
я понимаю,
что был он
совсем не
старый, на
десять лет
моложе
сегодняшних
нас,
тогдашних
семиклассников,
но тогда он
был в наших
глазах почти
старик, визуально
старше всех
прочих
преподавателей
и даже
директора,
таинственного
«Шефа». Внешность
Алексея
Филипповича
была
неординарной
– сверкающий,
гладко
выбритый
череп,
стальные
зубы. То ли
кто-то из нас
на первом
уроке
«окрестил»
его, то ли
услышали в
коридоре от
старших
потоков (а
младше нас в
школе и не
было никого),
но кличка
«Фантомас»,
естественно
заочная, приклеилась
намертво.
Наверное, не
только по
внешнему
сходству, но
и потому, что
ситуация
«Фантомас разбушевался»
была в нашей
жизни
довольно частой,
по самым
разным
поводам.
Что
бросилось в
глаза в
кабинете –
небывалых размеров
портрет
Ленина над
доской. Конечно,
Ленин висел
во всех классах,
где в
одиночестве,
где на пару с
Лобачевским,
Толстым или
Ньютоном, но
там это были
стандартные
портреты «кабинетного»
формата,
наверное, 40х60
см, а тут… от
потолка до
доски, кажется
и налезая на
доску, не
меньше чем
двухметровый
Ильич во весь
рост, такой,
как встречался
в парках и на
улицах, да
еще в
роскошной золоченой
багетной
рамке.
Наверное,
уловив наши
взгляды,
Алексей Филиппович
пояснил, что
портрет у
него такой
специально,
чтобы ни одна
комиссия
«сверху» не
вздумала
критиковать
его методы
работы, к
описанию
которых он и
перешел[1].
Первое,
радостно
встреченное
заявление, было
о том, что кто
нормально
учится –
контурных карт
рисовать не
будет, а всю
занудность
этой работы
мы уже успели
узнать в
своих «старых»
школах.
-
Контурные
карты – для
двоечников. А
двоечники
делятся на
«любителей» -
одна двойка, «рецидивистов»
- две двойки и
«профессионалов»
- три и более
двоек.
Любители
приносят на
следующий
урок
контурную
карту за
невыученный
материал,
рецидивисты
рисуют все,
что было за две
недели, а
профессионалы
– за всю
четверть.
Пропуск уроков
по болезни
компенсируется
приносом по
выздоровлении
контурных
карт за пропущенные
уроки –
знакомил нас
Алексей
Филиппович с
методикой
обучения
географии.
-
Каждый урок
вы будете
смотреть
кино. Но «Это
не кино в
парке
Горького!» ©. Вы
должны делать
конспект
фильма. И не
пишите мне
свои измышления
– пишите то,
что видите!
Выходить
отвечать – с
тетрадью
конспектов,
иначе двойка
– продолжал
он.
Лет
через 20, сам
став
учителем, я
смог вполне оценить
преподавательский
талант
Алексея Филипповича.
Краткий, четкий,
образный
рассказ,
визуализация
материала,
конспекты,
массовый
опрос –
пожалуй, я и
сейчас смог
бы
справиться с
любой темой
из школьного
курса
географии. Но
предметом
дело не
ограничивалось.
Дальше
он рассказал
нам про
туристский
лагерь
«Жигули» и про
спортивное
ориентирование
и предупредил,
что через
неделю будет
туристский
слет, в
котором
будут
участвовать
все классы. Собственно
вся моя
дальнейшая
судьба на полвека
вперед
определилась
в этот
момент. Вероятно,
абсолютное
большинство
школьников
того времени
читали книги
о
путешествиях
из Библиотеки
приключений,
Жюль Верна и
т.д., но у меня
это была
страсть. Я их
читал и
перечитывал,
наносил
маршруты на
глобус, чуть
не наизусть
помнил
списки снаряжения
и места
стоянок. Я
хотел в ЛЕС. В
моей старой
школе за все 6
лет учебы
была одна
воскресная экскурсия,
а о походах
не было и
речи. Все для
меня ограничивалось
костерком в
дачном июльском
лесу. Мой
отец
относился к
увлечению моему
весьма
скептически,
может быть
потому, что
сам он был
туристом и
альпинистом
времен ОПТЭ[2]
и Крыленко и
хорошо (может
слишком)
понимал всю
опасность
подобного
увлечения.
Мне удалось
победить
родительскую
неуступчивость,
слегка
преувеличив
обязательность
турслета, в
котором
непременно
ДОЛЖЕН участвовать
весь класс и
я отправился
в настоящий
поход с
ночевкой (а
может и двумя
– не помню).
Слет
проходил там,
где сейчас
находятся не
самые
отдаленные
от центра
районы
Москвы –
рядом с
санаторием «Узкое»,
совсем
недалеко от
конечной
остановки
49-го
троллейбуса.
Это
был лес,
поляна, большой…
нет –
гигантский
костер,
какие-то
небывалые
люди – старшеклассники,
кольская
группа,
волжская
группа – в
брезентовых
штормовках, с
гитарами. Они
пели песню
про Тарзана,
за которым
бежит Баба
Яга – никогда
больше не
слышал ее ни
в каких
энциклопедиях
и антологиях
КСП.
Далеко
не все мои
одноклассники
с таким восторгом
и
энтузиазмом
отнеслись к
происшедшему,
но для меня
эта первая
ночь в
брезентовой
палатке, среди
сырого
подмосковного
леса и утро у
неразгорающегося
(по полному
нашему
неумению) костерка
стали
началом
всего-всего-всего…
А
через неделю
на уроке
географии
было объявлено
о том, что
есть секция
спортивного
ориентирования
и те, кто
запишутся
туда будут
выходить в
лес и без
ночевки и с
ночевками в
среднем 2
раза в месяц (Урра!
Походы
дважды в
месяц!) и еще
через пару
дней я сидел
после уроков
в кабинете
географии и
Алексей
Филиппович рассказывал
нам о
предстоящих
соревнованиях.
Собственно
я не помню,
чтобы
Алексей Филипович
обучал нас
каким-то
премудростям
ориентирования.
Дело это было
тогда для
СССР вообще и
для
школьников в
частности
новое, но
основы
топографии
входили в курс
природоведения
4-го класса и
физической географии
5-го, так что
знаки читать
мы более-менее
умели,
сориентировать
карту – тоже. Высшая
квалификация
– измерить
азимут по
карте и
пройти что-то
похожее на
местности.
Остальное
дал опыт
тренировок и
соревнований.
Карты для ориентирования
были
крупномасштабные,
не очень
подробные, но
легко
читавшиеся.
Путаница
специальных
мельчайших
топографических
знаков
спортивных
карт
появилась лет
на 15 позже.
Организация
выхода в лес
«на
ориентирование»
была
предельно
простой. Если
выход однодневный,
то
назначалось
время и место
сбора, куда
каждый
приходил со
своими
бутербродами,
термосом и
деньгами на
электричку.
Если выход с
ночевкой, то
в субботу
после уроков
мы приходили
в кабинет
географии,
где на столах
лежали
палатки,
колья для
них, эмалированные
ведра с
крышками и
прочее
снаряжение.
Каждый
запихивал в
свой рюкзак
что мог и
хотел нести,
и мы
отправлялись
к вокзалу. Не
запомнил
никакого руководства
со стороны
Алексея Филипповича
этим
процессом. В
какой-то
момент я заметил,
что старшие и
«авторитетные»
ребята активнее
разбирают
снаряжение,
чем мы – новички,
и в очередной
раз я взял
палатку и
привязал ее к
своему рюкзаку,
т.к. внутрь
она не лезла.
Это не
осталось
незамеченным.
Наверное, с этого
момента я и стал
«действительным»
членом
секции
ориентирования.
Среди
походов мы
усваивали,
помимо
каких-то
туристских
навыков,
приобретаемых,
в основном,
самостоятельно,
и бесценный
опыт, который
наш Алексей
Филиппович
получил за 15
лет (1941-1956) своего
пребывания в
разных лагерях
ГУЛАГа. Еще
не был
написан
«Архипелаг
ГУЛАГ»,
практически
недоступными
были тамиздатские
книги типа
«Путешествие
в страну ЗК»,
до
публикации всяких
воспоминаний
оставались
десятилетия,
но общий сбор
участников
похода где-то
на лесной
опушке перед
началом
маршрута Макеев
называл
«молитвой».
Это потом мы
прочли то,
что для
Алексея Филипповича
навсегда
впечаталось:
«Я – начальник
конвоя.
Следовать в
колонне по
пять. Шаг
влево, шаг
вправо – считается
побег. Конвой
стреляет без
предупреждения».
Наша
«молитва»
была вполне
мирной:
направляющий,
замыкающий,
ведущий с
картой, темп
движения и
пр. А перед
привалом: где
ночуем, кто
занимается
палатками,
кто дровами.
О дровах надо
сказать
особо. Не знаю
почему, может
по
соображениям
безопасности,
но пил и
топоров у нас
не было. Мы
отправлялись
в лес и
волокли все,
что «плохо»
лежало. Алексей
Филиппович
придирчиво
проверял принесенное.
Авторы
недостаточно
сухих сучьев
удостаивались
оценки: «Интеллигенция!
(руг.)» © и
отправлялись
на новые
поиски.
Костер Алексей
Филиппович
разжигал
всегда сам, мгновенно,
иногда
приговаривая
что-то про
свою работу
на
лесоповале.
Никаких
костровых
приспособлений
я не помню,
просто обычные
эмалированные
ведра с
крышками для
супа, каши и
чая
расставлялись
вокруг полыхавшего
костра. Затем
произносилось
заклинание:
«Боковым
огнем!» © и все
мгновенно
закипало.
Никогда за
полвека моих
занятий
туризмом, в
том числе
профессиональных,
мне не
удавалось
сделать
ничего
похожего.
Чего
Алексей
Филиппович
не терпел,
так это невнимания
к его
указаниям.
Помню, как
однажды, во
время
«молитвы»,
парень из
параллельного
класса,
который
считал себя многоопытным
туристом и
слегка пренебрежительно
относился к
руководящим
указаниям,
вдруг извлек
из своей
гитары некий
громкий звук. Лицо
нашего
руководителя
налилось краской,
он выхватил
гитару из рук
нарушителя
тишины,
ударил ее о
пенек и
бросил в костер,
сопроводив
это действие
энергичными
выражениями.
Мы оторопели,
но Алексей
Филиппович
мгновенно
остыл и
«молитва»
продолжалась.
Больше я не
запомнил ни
таких
нарушений, ни
подобной
реакции на
них.
Другая
легендарная
история
произошла при
посадке в
электричку
после одного
из походов.
Мы заходили в
вагон, нашу
колонну
замыкал, как
всегда,
Алексей Филиппович
и,
отправившийся
с нами
учитель истории
Анатолий
Александрович
Якобсон. Мы
были уже в
вагоне и
увидали в
окно, как какой-то
пьяный
пытался
войти в
вагон,
отталкивая
кого-то из
наших.
Алексей
Филиппович
среагировал
мгновенно. В
руках он нес
толстый
деревянный
посох,
работавший
«по совместительству»
колом для
палатки. Так
этим посохом
он так
отделал
неосторожного
пьянчугу, что
тот отлетел к
барьеру
платформы,
закрывая лицо
руками.
Алексей
Филиппович и
Анатолий
Александрович
вошли в
тамбур и
поезд тронулся.
Когда они
вошли в
вагон, то я
услышал
конец фразы: «…
Толя, если
пьянь лезет к
детям – бей не
рассуждая!».
Среди
десятков
соревнований
по ориентированию,
в которых мы
участвовали,
практически
каждое содержало
особенный
элемент
новизны.
Пеший кросс с
поиском
нанесенных
на карту
контрольных
пунктов в
малых
группах,
попарно или
индивидуально,
лыжный кросс
по
маркированной
трассе с
нанесением
на карту
отмеченных
на местности
КП.
Ориентирование
«по выбору»,
когда надо
было пройти
за
определенное
время максимальное
количество
контрольных
пунктов из
россыпи их,
нанесенной
на карту. Но
вершина
всего –
ночное
ориентирование.
Оно
проходило
обычно в
конце
сентября –
начале
октября,
всегда
командами.
Мокрый осенний
лес,
безлунная
ночь, пятна
карманных
фонариков,
что-то
невообразимое,
перепутано-скользкое
под ногами,
сучья, от
которых надо
спасать
глаза. А вот
впереди…
красные
блики на
верхушках
деревьев,
замаскированный
костерок,
двое-трое
судей.
Пароль:
«Здесь проходят
партизанские
тропы?», отзыв:
«Партизанские
тропы - всюду».
Подпись
судьи на
маршрутном листе
и дальше,
дальше,
дальше… с
вечера и до рассвета,
который мы
встречали,
попадав без
сил после
финиша. А
были и совсем
необычные
соревнования,
например
«Приз КГБ»
(Куликов,
Голубев,
Борзенков –
трое организаторов
школьного
туризма из
разных районов
Москвы). Они
придумали
ориентирование
без карты.
Выглядело
это так. На
старте лыжной
гонки давали
посмотреть
на карту, в
течение
короткого
времени,
потом карту
отбирали и
начиналась
гонка. На
трассе –
несколько контрольных
пунктов,
после финиша
их надо было
нанести на
вновь
выданную
карту. Специальная
формула
учитывала
время гонки и
точность
нанесения
контрольных
пунктов.
Наверное,
спортивное
ориентирование
требовало не просто
выносливости
и
определенных
туристских
навыков, но и
соответствующего
интеллектуального
уровня.
Подробностей
не помню, но
команда 2-й
физмат под
руководством
А.Ф. Макеева
успешно
выступала в
районных и
городских
соревнованиях.
«По
совокупности
заслуг», за
определенное
количество
пройденных
походов и
результаты,
показанные в
соревнованиях,
Алексей
Филиппович
торжественно,
в
присутствии
всей группы,
вручал «заслуженные
награды» -
значки
«Турист СССР»
и юношеские
разряды.
Бывали
у нас и
многодневные
мероприятия. Как
то в зимние
каникулы
Алексей
Филиппович
договорился
с Московской
городской станцией
юных
туристов и мы
получили на
несколько
дней ДЮТ (Дом
юного
туриста)
рядом с деревней
Парамоново
(пл. Турист,
Савеловской
ж.д.). Тогда на
склонах
знаменитого
парамоновского
оврага не
было горнолыжных
подъемников,
что не мешало
нам по много
часов
кататься, а
по вечерам
осваивать сложную
для
московских
детей науку
топки дровяных
печей. Другой
запомнившейся
многодневкой
была поездка
в Карпаты на
зимние
каникулы 1968-69
учебного
года.
Подготовка
к дальнему
многодневному
путешествию,
естественно,
не сводилась
к разбору
инвентаря
перед
отъездом.
Каждый из нас
переписывал
обязательный
список
личного
снаряжения и
его наличие строго
контролировалось.
В любой
однодневный
поход надо
было
выходить с
полным списком,
и отсутствие
чего бы то ни
было угрожало
«небесными
карами» ©.
Понятно, что
лыжи, ботинки
с
брезентовыми
чехлами от
снега, теплую
куртку, носки
и т.д. можно
было и не
проверять, но
Алексей
Филиппович
требовал от
нас «Нож с
кольцом на
шнуре,
пузырек с
солью с
завинчивающейся
крышкой и
книгу для
чтения по
списку
культорга» ©.
Приходилось
перед
проверкой
срочно раскладывать
соль по
щепоткам и
передавать
из рюкзака в
рюкзак
«дежурную»
книгу.
Ухищрения не
всегда
помогали и
«нарушитель»
отправлялся
отдраивать
ведро из-под
каши.
В
Карпаты мы
ехали в общем
бесплацкартном
вагоне. Каким-то
образом
Алексей
Филиппович
договаривался
с
проводниками,
так что
сначала в
вагон
входили мы со
своими лыжами,
рюкзаками и
ящиками
продуктов,
располагались
в отведенных
местах, а
потом уже начиналась
общая
посадка
пассажиров.
Было нас
вместе с
взрослыми,
наверное,
человек
сорок, ехали
довольно
тесно. И вот
эту поездку я
запомнил на
всю жизнь.
Поздно
вечером,
выпив,
Алексей
Филиппович,
то ли кому то из
«наших»
взрослых, то
ли кому-то из
соседей-пассажиров
рассказывал
(и показывал!):
«Хорошо
едут ребята,
свободно. Нас
(?!) не так
возили. Вот в
таком вагоне,
только окон
со стороны
купе не было. Полки
опускались и
на них клали
деревянные
щиты.
Получалось
четыре яруса:
пол, щит на нижних
полках, на
верхних и
там, на
багажных. От
коридора
отделялось
это все
решеткой с
дверями. И на
этих четырех
ярусах ехали
42 (сорок два!) человека.
Все было
рассчитано
точно, лежали
друг на
друге. А на
полках вдоль
прохода ехал
конвой, и
лежали ящики
с хлебом на
дорогу».
Этот
фантастический,
как мне тогда
казалось,
способ проезда
я запомнил
дословно.
Семь лет
спустя, читая
«Архипелаг
Гулаг» я
нашел это
описание и
убедился в
полном
совпадении.
После этого я
уже не мог
сомневаться
ни в рассказе
Макеева, ни в
рассказе
Солженицына.
В
Карпатах
сначала мы
жили в школе
в Ясинях. Целый
день мы
катались по
окрестным
холмам на
лыжах,
спускаясь
вниз к обеду.
Скоро мы выяснили,
что в
поселковой
чайной продается
горячее
красное
сухое вино по
удивительной
цене 10 копеек
стакан и
стали наведываться
туда перед
обедом для
улучшения
настроения.
Обедали мы в
школе, где
жили,
используя привезенные
консервы. Вообще
надо сказать,
что в отличие
от тех времен,
когда я сам
был учителем,
употребление
алкоголя не
было чем-то
особо
предосудительным
и на Новый
Год мы
(ученики 8-10
классов), вместе
с Алексеем
Филипповичем
и другими
взрослыми, бывшими
с нами,
выпили
немалое
количество
местного
«Красного
игристого».
Запомнились
еще
выражение
Алексея
Филипповича.
При утреннем
сборе, прежде
чем выйти за
дверь, он
вслух
проверял
себя: «Очки
взял,
перчатки
взял – пошел!»©.
Не знаю
почему, но мы
на все лады,
копируя,
передразнивали
его.
Тогда
мы не
понимали, но
теперь для
меня ясно,
что это
Прикарпатье
совсем
недавно стало
советским.
Собственно
партизанская
война шла в
тех краях до
конца 50-х, а
наступил,
напоминаю, 1969
год. И многое
было там не
такое, как в
средней
полосе
России,
помимо
горно-лесной
экзотики.
Например, в
Ясинях была
действующая
церковь и
несколько
раз в день
звенел
колокол. Это
был не мощный
глубокий
звук,
впрочем, знакомый
нам только по
кинофильмам,
а что-то типа
деревенского
набата по куску
рельса, но
это был
церковный
колокол, почти
начисто
изведенный в Подмосковье.
В процессе
лыжных
прогулок в
голове складывалась
какая-то
«пыхтелка-бурчалка»,
каждая
строфа
которой
заканчивалась
двустишием:
Пороша
шуршит, лыжи
скрипят
И
колокол бьет
из долины.
Кульминацией
карпатской
эпопеи был
подъем
куда-то в
горы и
ночевка на
туристском
приюте
«Драгобрат».
Это был
дощатый
барак на
опушке леса,
довольно
высоко над
Ясинями.
Внутри он был
разделен на
несколько
комнат с
дощатыми
нарами. Еду
готовили на
печке.
Обстановка
расположила
Алексея
Филипповича
к
воспоминаниям,
из которых я
запомнил,
что, наверное
подражая
местным
жителям, заключенные
северных
лагерей свой
барак
называли
«чум».
Для
полноты
рассказа упомяну,
что кроме
зимних
походов были
летние туристские
лагеря,
«Жигули» на
Волге и
«Сухуми». Мне
там побывать
не удалось.
Готовилась
еще большая
археологическая
летняя
экспедиция в
1968 году, но по
каким-то
причинам она
не состоялась.
Примерно
классе в 9-м я
перешел, по
определению
Алексея
Филипповича,
в категорию
«опытных». В
этом качестве
мне
поручалась
работа с
новичками,
которых надо
было научить
всему, что
знал сам, показать
основные
приемы
ориентирования
и т.д.
Окончание
школы не прекратило
этой деятельности.
Поступив в
Энергетический
институт, где
для занятий
физкультурой
можно было
выбирать
любую секцию,
я выбрал,
естественно,
«Спортивное
ориентирование».
Еще года два,
будучи
студентом, я
участвовал в
качестве
«старшего» в
некоторых
туристских
мероприятиях
2-й школы и
приводил
команды
второшкольников
на наши
институтские
туристские
слеты и
соревнования.
Это был мой первый
педагогический
опыт. Именно
с него я веду
отсчет своей
сорокалетней
педагогической
деятельности,
которая
включила
преподавание
в школе и
ВУЗе,
многолетнюю
профессиональную
работу в детском
туризме,
защиту
диссертации. Оттуда,
от первой
лесной
ночевки на
школьном
слете берут
начало свыше
200 моих
категорийных
путешествий,
пройденных
со взрослыми
и со
школьниками,
несколько уникальных
маршрутов,
звание
«Старшего
инструктора
лыжного
туризма», выполнение
норматива
«Мастер
спорта СССР»
(за год до
распада
СССР…).
Завершить
свои заметки
мне бы
хотелось вот
чем.
В
некоторых
воспоминаниях
о второй
школе и в
недавно
вышедшем
фильме
«Вторая и
единственная»
деятельность
Макеева А.Ф.
описывается
в негативном
ключе. К нему
предъявляют
две
претензии:
1. Во время
восстания
заключенных
в Кенгирском
лагере он,
будучи на
выборной
должности в
лагерном
комитете,
покинул
восставших и
перешел на
сторону
правительственных
войск.
2. При
разгроме и
уничтожении
второй школы
– был в числе
тех, кто
писал
«наверх»
доносы о работе
школы.
Ничего
не могу
сказать по
второму
пункту, сам я
в школе ко
времени
разгрома уже не
учился и
подробности
знаю только в
пересказах,
но в оценках
был бы
осторожнее.
Наша тогдашняя
власть
никогда не
отличалась
моральным уровнем
и имела массу
способов
заставить человека
совершить
неэтичный
поступок, а
могла и вставить
подпись без
ведома её
владельца. А
по первому
пункту… Рассказывают,
что Алексей
Филиппович
не просто
вышел из
окруженного
лагеря, но и
вывел группу
несовершеннолетних
заключенных,
которые по
указу Верховного
Совета СССР
должны были
быть
освобождены,
а оставшись в
лагере, могли
погибнуть
под
гусеницами
танков. Но
это возможно
и не главное.
Прошедший колымские
лагеря
Варлаам
Тихонович
Шаламов как
то сказал,
что осуждать
тот или иной поступок
заключенного
может только
тот, кто сам
провел 10 лет
на общих
работах. У
прочих
такого права
нет.
У
шахматистов
есть обычай,
оценивать позицию
по
десятибалльной шкале,
например: «перспективы
белых – 6
против 4».
Партию,
которую
разыграл с
нами Алексей
Филиппович, я
бы оценил как
бесспорный успех:
9 против 1.
[1] Сейчас
я думаю, что
это его,
скажем мягко
– скептическое,
отношение к
начальственным
комиссиям,
заставляет,
как минимум,
задуматься о
том, писал ли,
подписывал
ли он доносы «на
верх».
[2] ОПТЭ –
общество
пролетарского
туризма и экскурсий.
Существовало
с 1930 до